Ранние рассказы [1940-1948] - Джером Дэвид Сэлинджер

В эту самую минуту на теннисном корте Монни Монахан подошла к сетке и попросила Фрэнка Витрелли:

— Пойдем обратно. У меня ноги горят.

— Еще один сет.

— Мне не нравится, что этот парень с крошкой.

— Какой парень? — спросил Витрелли и оглядел соседние корты.

— Да нет. Шмидт.

— Тедди? Он хороший парень. Давай. Ты подаешь, — сказал Витрелли и отбежал от сетки.

Монни подала, ненавидя Вигрелли, но не в силах забыть, что он зарабатывает шестьдесят пять долларов в неделю и потому может ей очень пригодиться в будущем.

Когда после первого вечера, проведенного под навесом с Тедди Шмидтом, Элейн приехала домой, ее почти ни о чем не спросили. Миссис Куни мыла голову в ванной комнате, а миссис Гувер уже спала.

— Элейн, это ты?

— Да, мама.

Элейн вошла в ванную и стала смотреть, как мать моет голову.

— Хорошо провела время?

— Да.

— Купальник сел? — пожелала узнать ее мать.

— Не знаю, — ответила Элейн.

— Ты что-нибудь ела?

— Бутерброды с горячими сосисками и с соусом.

— Хорошо.

Элейн не уходила. Она почти готова была признаться.

— Никто там не мудрил с тобой?

— Нет, — ответила Элейн.

— Хорошо. Дай мне полотенце, моя куколка.

Элейн подала ей полотенце.

— Посмотри в газете, что идет в «Капитолии»? Может, завтра утром сходим?

— Не могу, — сказала Элейн. — Тедди не работает по утрам. Он хочет научить меня играть в бридж.

— А, это хорошо! Когда ты научишься, то сможешь играть со мной, с дядей Моргом и бабушкой. Тогда поймешь, что для меня бридж, куколка.

Через месяц и за две недели до своего семнадцатого дня рождения Элейн вышла замуж за Тедди Шмидта. Праздничный обед был накрыт в доме Шмидтов, и на него пригласили всех многочисленных родственников Тедди и его друзей. Сторону невесты представляли миссис Куни, миссис Гувер и мистер Фридлендер. Стоял холодный дождливый октябрьский день, угрожавший перейти в еще более холодный и дождливый вечер, на Элейн был дешевенький «дорожный» костюм с поникшими гладиолусами на корсаже, которые выбрала для нее сестра Тедди — Берта-Луиза, и, тем не менее, ни один второсортный голливудский фильм не принес Элейн столько счастья, сколько, судя по ее виду, церемониал ее собственной свадьбы. А если бы она могла увидеть со стороны, как сама тянется губами к тонкогубому женственному рту своего мужа, ни один финальный поцелуй никогда больше не взволновал бы ее сердце.

Тедди нервничал весь день, и во время церемонии, и потом, когда его молодая жена за праздничным столом разрезала свадебный торт. Элейн была слишком счастлива, чтобы справиться с этой задачей, и он, раздраженный ее неловкостью, вырвал у нее из рук нож.

Мать Тедди и миссис Куни поначалу вежливо спорили о некоем киногерое, в мужественности которого миссис Шмидт позволила себе усомниться, а так как миссис Шмидт и миссис Куни были одинаково уверены в своей правоте, то им потребовалось всего несколько минут, чтобы забыть о сдержанности и начать орать друг на дружку, а когда мистер Фридлендер послушался миссис Куни, потребовавшей, чтобы он «не вмешивался», она нанесла прицельный удар открытой ладонью прямо по лицу своей новой родственницы. Мать Тедди с криком бросилась на нее, но наткнулась на Фрэнка Витрелли. Фридлендер схватил миссис Куни. Испуганный молодожен стоял в стороне и не принимад участия в драке под тем предлогом, что не может оставить молодую жену. Элейн, как ребенок, захлебывалась слезами, забыв о каком бы то ни было счастье, словно в середине фильма порвалась пленка. Монни Монахан подошла к Тедди.

— Уведи ее отсюда, — сказала она.

Тедди нервно кивнул и огляделся, как будто ища верный путь к спасению. И остался стоять, не в силах двинуться с места от страха.

— Уведи ее отсюда, дурак! — закричала на него Монни Монахан.

Тедди грубо схватил жену за руку.

— Идем, — сказал он.

— Нет, — воспротивилась Элейн. — Мама!

Она вырвалась и бросилась к матери, которую с трудом удерживали мистер Фридлендер и миссис Гувер.

— Мама, — взмолилась Элейн. — Мы с Тедди уходим.

— Я ее убью, — в ярости грозилась миссис Куни.

— Мама. Мама. Мы с Тедди уходим, — не унималась Элейн.

— Иди, крошка, — посоветовал ей мистер Фридлендер. — Твоя мама нездорова. Будь счастлива и не делай ничего такого, чего я бы не сделал.

— Мама.

Миссис Куни неожиданно перевела взгляд на свою дочь. И случилось нечто совершенно необыкновенное. На ее лице появилось выражение величайшей нежности, она взяла в ладони прелестное лицо дочери и притянула его к своему лицу.

— До свидания, куколка, — сказала она и несколько раз страстно поцеловала ее в губы.

— До свидания, бабушка, — сказала Элейн миссис Гувер.

Миссис Гувер заключила ее в объятия и заплакала над ней. Тедди ткнул ее в бок локтем, чтобы она положила конец прощанию.

Молодожены направились было к выходу, как вдруг произошло то, чего никто не ждал.

— Элейн! — взвизгнула миссис Куни.

Элейн повернулась, широко открыв глаза. Следом за ней — ее муж с открытым ртом.

— Ты никуда не пойдешь, — сказала миссис Куни.

Все гости разом уставились на нее, даже мать жениха перестала рыдать.

— Что, мама? — переспросила дочь.

— Ты возвращаешься домой, моя красавица, — плача, распорядилась миссис Куни: — Ты никуда не пойдешь с этим маменькиным сынком.

— Послушайте, — взорвался Тедди. — Мы прямо сейчас…

— Тихо ты, — скомандовала миссис Куни и повернулась к миссис Гувер. — Пойдем, ма.

Миссис Гувер, как ей ни было трудно, послушно вскочила на свои больные ноги и следом за дочерью через всю комнату направилась к внучке.

У Тедди заметно дрожал подбородок.

— Послушайте, — едва сдерживаясь, сказал он теще, когда она, не обращая на него внимания, обняла за талию его жену. — Знаете, она моя жена. Понимаете, она моя жена. Если она со мной не пойдет, я аннулирую наш брак.

— Хорошо. Пойдем, куколка, — проговорила миссис Куни и пошла к двери.

— До свидания, Тедди, — через плечо, но очень дружелюбно попрощалась с ним Элейн.

— Послушайте, — сказал Тедди, стараясь внушить дамам Куни мысль о неминуемой беде.

— Пусть уходят! — крикнула его мать. — Пусть их ноги здесь не будет!

На улице миссис Куни довольно бестактно прогнала Фридлендера.

— Иди вперед. Морг, — сказала она.

И обиженный Фридлендер пошел вперед.

Молодая жена, мать и бабушка шагали по тротуару. Молча, они завернули за угол, прошли еще полквартала, и миссис Куни сделала маленькое объявление, которое пришлось по вкусу всем троим.

— Мы пойдем смотреть кино. Хорошее кино, — сказала она.

Они, не останавливаясь, шагали дальше.

— Генри Фонда играет в «Трок», — предложила миссис Гувер, которая не любила далеко ходить.

— Пусть Элейн выбирает, — огрызнулась миссис Куни.

Элейн посмотрела на гладиолусы на своем платье.

— Ну, вот, — сказала она. — Они вянут. А были такие красивые. — Потом она подняла голову. — Бабушка, кто в «Трок»?

— Генри Фонда.

— Он мне нравится! — подпрыгивая от восторга, воскликнула Элейн.

(перевод Л. Володарской)

СОЛДАТ ВО ФРАНЦИИ

Сидя прямо на раскисшей после дождя земле, он съел полбанки яичницы со свининой, лег на спину, остервенело, не жалея головы, сорвал каску и закрыл глаза. Все мысли схлынули — словно из бочки враз вынули сотни затычек, — и солдат мгновенно уснул. Проснулся он в десять часов вечера, в десять часов военного, бессмысленного и пустого вечера. Холодное, плаксивое французское небо уже подернулось мглой. Поднялся он не сразу, лишь приоткрыл глаза, и тут же вновь стали стекаться неотвратимые военные мысли и мыслишки, их не вытряхнуть из памяти — они порождены не благодатной праздностью. Вот в голове не осталось уже ни одной разнесчастной свободной клеточки, и верх взяла одна безутешно-ночная мысль: Ищи ночлег. Встань. Возьми одеяло. Здесь спать нельзя.

Солдат оторвал от земли усталое, грязное, пропахшее потом и гарью тело, сел, затем, уставившись прямо перед собой, поднялся на ноги. Нагнулся, пошатнулся, как хмельной, подобрал и нахлобучил каску. Нетвердой походкой подошел к интендантскому грузовику, из груды грязных одеял вытащил свое. Зажал тощую, совсем не греющую скатку под мышкой, пошел по кустистой кромке поля. Вон усердно окапывается Гуркин; они равнодушно переглянулись. Солдат остановился подле Ивза, тот тоже рыл себе окоп.

— Тебе сегодня в ночь заступать?

Ивз взглянул на него, буркнул «угу», с кончика его длинного, как у всех выходцев из Вермонта, носа упала блестящая капелька.

Солдат попросил:

— Разбуди меня, если начнется заваруха!

Ивз ответил: